Я в Киеве
НК: Какое метро вам нравится больше – киевское, нью-йоркское или московское, и почему?
Киевское метро лучше, ибо им я могу пользоваться. Нью-йоркским не могу (в Америку меня не пускают) и Московским не могу (из России меня не выпускают из-за какого-то нелепого уголовного дела, поэтому я туда не езжу).
НК: Какого животного из умерших недавно в киевском зоопарке вам больше всего жаль?
Больше всего жаль слона, т.к. он больше всех.
НК: Какой акции протеста вы сочувствовали больше всего – предпринимательскому Майдану, демонстрации в защиту скульптурного парка на Пейзажке или моно-митингу FEMEN «Писять хочу»?
Сочувствовал предпринимателям, болел за пейзажистов, жалел FEMEN.
НК: Кто вам импонирует больше – Черновецкий или Попов?
Черновецкий. Во-первых, он был веселым. Во-вторых, он обещал вытащить из тюрьмы нескольких наших юношей и вытащил. В-третьих, он каждое свое выступление заканчивал словами «и не забудьте позвонить родителям». Я перенял у него этот финал.
НК: Вы любите купаться в Днепре?
Нет. Грязновато. Это печально. 150 лет назад из Днепра еще можно было пить, а 100 лет назад в нем выловили последнего осетра. Как утверждал кто-то из досократиков, мир неуклонно изменяется к худшему, ибо усыхает и затапливается водой.
НК: На какой улице Киева вам в последний раз было стыдно?
Я всю жизнь занимаюсь политикой и давно забыл, что такое стыд.
НК: В каком киевском заведении вас можно встретить?
В музее Богдана и Варвары Ханенко.
НК: Какую самую крупную сумму вы готовы пожертвовать нищему?
Я христианин, поэтому сам живу нищенством и грабежом. Какую сумму? Зависит от того, насколько этот собрат будет похож на Главного Нищего, который воскрес на третий день. Может быть, отдам все, что есть.
НК: Что вы считаете в Киеве неоправданно дорогим?
Недвижимость и движимость (такси).
НК: Есть ли в Киеве что-то такое, что не перестает вас удивлять?
Почему я все еще здесь?!
НК: У вас есть какие-нибудь городские фобии?
Есть. Генеральная прокуратура находится по адресу Резницкая, 13. Лукяновская тюрьма называется следственный изолятор № 13, ее адрес – Дегтяревская, 13. Этот символизм не может не пугать.
НК: Какой городской звук вас раздражает больше всего?
Звук компрессорной установки. Но я старомоден: скоро под это уже будут танцевать.
НК: Чему вас научил Киев?
Люблю село. Потому что Киев – это село.
НК: Чего вам не хватает в Киеве?
Лувра, Босфора, каналов с гондолами, средневекового замка и собеседников по вопросам догматики и патристики.
НК: Вы можете отличить киевлянина от жителя другого города?
Нет, если этот другой город не Бомбей, не Пекин и не Бровары.
НК: Три слова, которыми можно охарактеризовать Киев и киевлян?
Приехал, присмотрелся, пристроился.
НК: Вы считаете Киев европейским городом?
Нет. Город, в котором нет пристойного собрания живописи – не европейский город.
НК: Ваше любимое/нелюбимое место в Киеве?
Самое любимое место – то, с которого открывается самый лучший вид на памятник Богдану на фоне Софии. За этот вид не стыдно перед Барселоной и Вероной. Нелюбимое место – Левый берег.
НК: Где вам комфортнее всего было бы напиться вдрызг?
На Лысой горе, где-нибудь на контрэскарпе земляной крепости Тотлебена.
НК: Кого бы вы назвали уникальными киевлянами (из истории или сегодняшнего дня)?
Уникальные киевляне лежат в Лаврских пещерах. Именно они нас выделяют в нашей части мира. Впрочем, все портят киевляне, которые кадят в этих пещерах. Из сегодняшних киевлян – Валерий Куринский. Половине всего, что у меня есть, я научился у него.
НК: Вы коренной киевлянин?
Нет. Моя семья постоянно живет в Киеве немногим более 60 лет.
НК: Вы знаете, как выглядит ваш участковый терапевт?
Да. Очень симпатичная женщина.
Киев во мне
Дмитрий Корчинский, глава партии «Братство», президент Института проблем региональной политики и современной политологии.
«Нет на земле места более подходящего для поэзии и менее приспособленного для политики, чем Киев. Город-парк. Нега, разлитая в воздухе. Впереди – вечность… Тут возможны девушки и мороженое, но только не политика. Поэтично-философский дух города определяет его историю. Захватив Киев в 1240-м году, татары расслабились и вскоре прекратили свои завоевания.
Уже с XII века князья выносят свои замки их Киева в Вышгород, в Китаево. Деятельное и агрессивное казачество устраивали себе столицы то в Чигирине, то в Батурине – где угодно, но только не в Киеве. Сюда они приезжали молиться.
Что бы ни говорили в Казани, Россия – это, в первую очередь, Москва. А Украина, что бы ни жгли на Печерске – в первую очередь, Днепр. Россия формировалась москвичами, вокруг Москвы. Украина оседала на берегах Днепра. Хотя лучшие из нас постоянно стремились сбежать за Дунай. Все становится понятным, когда осознаешь, что Россия – это город, а Украина – река. Киев – всего лишь одна из пристаней на берегу. Хотя, конечно, в нашей истории он значил не меньше, чем Черкассы.
Впрочем, на самом деле Киев – вне политической истории и физической географии. Часто цитируют: «Киев – мать городам русским». И это насилие летописца над грамматикой очень значимо. Он не про историю говорил. Про подсознание. И переводить с церковнославянского это надо в Юнгианском смысле: АНИМА городам русским. Еще повторяют про Киев – второй Иерусалим. Второй по отношению к тому Иерусалиму, из которого пошел в Рим Петр (Симон), или Небесному Иерусалиму, который по воле Рима хотел обрести Петр Пустынник? Второй по отношению к Небесному и земному – подземный, подсознательный, пещерный.
Киев предопределили: Андрей Первозванный своим пророчеством и Андрей Боголюбский своим поджогом. Сакральное величие и политическая низость. Потому в Киеве не сохраняются крепости, в отличие от церквей. Древнейшие топонимы – горы и пещеры (будто бы вовсе и не о городе речь).
Киев любят за провинциальный шарм. За тишину и мечтательность. Каким-то чудом сохранился Мариинский дворец. Дача императрицы-матери. В XIX и XX веках Киев – уже не причал, а дача. В 17-м году тут наконец-то установилось революционное правительство. (Который так и не смогло никого гильотинировать) и сразу же сбежало в Винницу. Создал бы Скоропадский гетьманат ниже по Днепру, может, и продержался бы. Через 90 лет украинцы снова собрались для революции, да вот стали делать ее почему-то снова в Киеве – вышел фестиваль. «Нас багато» - пели они на Майдане, «и имя нам – легион» - отражалась эхом Лысая гора.
Когда большевики уже воспринимали свою революцию всерьез, они устроили столицу советской Украины в Харькове, потому что Киев несовместим с революцией. Ни с социалистической, ни с националистической. Потому и столица Рейхскомиссариата была в Ровно.
Киев – новый Иерусалим. Тут хорошо молиться, управлять отсюда невозможно.
Если мы хотим великого будущего для Украины, мы должны позаботиться о том, чтобы административный, политический, экономический центр государства был там, где невозможно отдыхать, невозможно заниматься ничем другим, кроме политики. Например, в Кривом Роге. Это сегодня он кривой, но когда сиротки возьмут его внезапной сабельной атакой, он превратится в «рог изобилия». Главное – ничего не переносить из Киева. Пусть останется там и Президент, и Верховная Рада. Пускай останется там правительство. Пускай продолжают заниматься самокопанием, поисками смысла, оптимизацией кармы – чем угодно, только не управлением государства, – пока не состарятся и не помрут.
А руководить, навязывать и бороться будут новые люди, из новой столицы, где не будет места саморефлексии, а только наполеоновским замыслам и грандиозным авантюрам».
