Галина Джикаева
Театральный режиссер, актриса, журналистка, основательница арт-центра "Карман" в Симферополе. Во время оккупации координировала работу журналистов в Крыму, занималась организацией митингов и курсов медицинской помощи. Из-за связей с Олегом Сенцовым подверглась преследованию со стороны ФСБ. В июне 2014 года уехала в Киев, где создала "PostPlayТеатр".
Для меня аннексия началась еще 23 февраля. Тогда на площади Ленина прошел большой крымскотатарский митинг. А возле Верховного совета установили пять-шесть столов. Всюду были георгиевские ленточки, много людей, которые записывались в ополчение. Я сразу поняла, что дело пахнет керосином. Больше всего боялась человеческих жертв.
.jpg)
26 февраля прошел митинг под Верховным советом. Крымские татары вместе с проукраинскими крымчанами тогда не дали провести сессию, на повестке дня которой стоял вопрос о присоединении Крыма к России. Я считаю, что это была победа. Никто не мог предположить, что в ночь с 26 на 27 февраля без объявления войны российские спецслужбы захватят здание.
Сразу после этого к нам в театр, в арт-центр "Карман", пришел наш постоянный зритель Гена Афанасьев и предложил помощь. Мне стали звонить журналисты, я начала координировать их работу.
Потом мы создали медицинские курсы, провели три или четыре встречи. С Олегом Сенцовым встречались, координировали силы, организовывали проукраинские митинги. Листовки развешивали. У нас в театре хранились флаги, символика украинская. Такая наивная партизанщина была, чисто романтический порыв что-то сделать.
Ежедневно проводили митинги, на которые с каждым днем приходило все больше и больше людей. Что меня поразило, украинские СМИ очень слабо освещали эти события. Были российские, были иностранные. А в наших медиа информации было практически ноль.
Помню, 5 марта была акция "Женщины Крыма против войны". Мы ее проводили возле заблокированной "зелеными человечками" воинской части. Вообще, мы часто передавали нашим военным продукты, вещи первой необходимости. И вот на эту акцию съехались "самообороновцы" из Севастополя.
Местные гопники начали нас выталкивать на другую сторону улицу. Мы кричали нашим военным: "Мы вас любим". А пророссийские, в основном крепкие мужчины нас отталкивали и называли бандеровскими проститутками и подстилками. Факи нам показывали. Когда военных везли в Крым, вдоль дороги стояли женщины. Представьте: едут огромные колонны машин с военными, вооружением, и они нам факи тыкают. Невероятно "вежливо".
Потом прошел референдум. Ничего конкретного про него рассказать не могу, я на него не ходила. Недалеко от избирательного участка встретила мужчину, который разговаривал с кем-то по телефону. "Нам главное создать картинку, что люди идут", — это все, что я услышала, но было понятно, о чем он.
После, уже в мае, я узнала, что мной интересуется ФСБ. Собрала рюкзачок на случай тюрьмы, самое необходимое. Каждый вечер, возвращаясь с репетиций, смотрела, не стоят ли "товарищи" у подъезда.
А потом мне позвонили из ФСБ и предложили встретиться. Это не был допрос, повестку не присылали. Я сразу написала своей подруге Саше Крыленковой, правозащитнице. Спросила, что делать. Она посоветовала найти человека, который будет наблюдать издалека эту встречу, ни в коем случае ничего не подписывать и, если будут показывать чьи-то фотографии, узнавать только тех, кто уже выехал отсюда. Главное, никому не навредить.
Первая встреча с ФСБ прошла в заведении, на открытой площадке. Через 10 минут после ее начала подошел Коля (Нико Лапунов, — ред.), сел за соседний столик и все три часа, что мы беседовали, пил одну чашку кофе. Эфэсбэшники мне тогда прямым текстом сказали, что моя деятельность по организации медицинских курсов подпадает под уголовную статью как террористическая, потому что мы в одной связке с Олегом Сенцовым.
Мы закончили беседу, распрощались. Они предложили, чтобы я своей рукой описала все, что происходило, но я отказалась.
Потом они еще раз приходили на спектакль, опять хотели, чтобы я какое-то объяснение написала. Я понимала, что любая закарлючка, написанная мною на бумаге, может свидетельствовать против Олега. Начала придумывать различные отмазки. То у меня очков нет, то еще чего-то.
Уже в июне они пригласили меня в офис. Вместе с Сашей Крыленковой мы пришли под здание, и у нас состоялся такой диалог:
— Ты уверена, что ты оттуда выйдешь?
— Нет.
Мы развернулись и ушли. Я позвонила следователю, перенесла встречу на вечер. Сама тем временем отключила телефон, мы пошли ко мне домой, я взяла самое необходимое и сказала маме, что еду в Одессу в гости. Потом мы пришли в другую квартиру, просидели там до часу ночи, нашли такси. Меня перевели через границу, и я выехала. То есть, грубо говоря, с третьего разговора я сбежала.
Было очень неприятно находиться в Крыму в то время. Такое чувство, что все самое плохое, отвратительное и быдлятское, что есть в человеке, в один момент вылезло наружу. Ощущения опасности тогда совершенно не было. Была мобилизация всего организма, стремление что-то делать. Одна моя знакомая все время плакала. А я уже только здесь, в Киеве, смогла плакать.
Нико Лапунов
Театральный режиссер, художник, актер. В Симферополе прожил 13 лет, работал в Крымском украинском академическом музыкальном театре, а также в арт-центре "Карман". Уехал из Крыма в Николаев в июне 2014 года. В данный момент живет в Киеве, ищет работу.
Сначала я ничего не замечал, даже несмотря на то, что жил возле здания СБУ. Проснулся только тогда, когда мой двор был полон "зеленых человечков". Сразу же позвонил друзьям, пытался выяснить, что происходит, попросил, чтобы мне дали какую-то работу. Мне тогда какие-то листовки дали, я ночью их на здание СБУ ходил клеить. Только сейчас понимаю, какая это была глупость.
Но тогда не было страшно. Страшно было, когда мы с Галей (Галина Джикаева. — ред.) дали интервью "Дождю", и в тот же вечер журналиста схватила “самооборона”. Я тоже, по примеру Гали, собрал "тревожный чемоданчик" на случай, если придется бежать. Притом что и бежать-то некуда было, ведь жил я во дворе СБУ.
Было очень много военных, а в ночь перед референдумом их стало еще больше. В 4 утра подвезли водометы. Референдум действительно проходил под дулом. А после него "зеленых человечков" сменил ОМОН. И в этот момент стало по-настоящему страшно. Они чувствовали себя хозяевами. Каждую неделю их сменяли другие подразделения, которым приходилось снова и снова доказывать, что мы здесь живем. Часто заваливали ворота камнями, чтобы нельзя было попасть во двор.
Самое обидное, что люди, с которыми я дружил и работал, раскрылись с худшей стороны. С каждым днем круг общения все сужался и сужался. Продолжать творчески работать с людьми, у которых "Путин головного мозга", стало невозможно.
Вообще, Крым тогда был невероятно контрастен. С одной стороны крымскотатарские женщины, которые каждое утро по пути на работу пели "зеленым человечкам" гимн Украины. И тут же пошлость и вседозволенность со стороны “самообороны”.
Как-то я возвращался с работы с коллегой и ее детьми, и омоновцы, не стесняясь детей, делали непристойные сексуальные предложения моей спутнице. И ты смотришь на это все и не можешь понять, что вообще происходит. Мне казалось, что это какой-то сон, фильм, который когда-то же должен закончиться.
Очень тяжело это переносил. Видимо, я из той категории людей, которые близко к сердцу принимают несправедливость. Я начал физически болеть, кожа покрылась странными пятнами, на нервной почве стали выпадать волосы. В марте начал собирать вещи, нашел людей, которые согласились мне помочь.
За несколько дней до моего переезда пришли друзья, которых стало значительно меньше, чем до референдума. Мы сидели в моем саду на крыше, пили вино и пели украинские песни. Поздно вечером 16 июля я уехал. Попрощаться пришли буквально пару человек, остальные отсеялись сами по себе.
Алексей Кушнир
Журналист, родом из Гурзуфа. Но момент оккупации жил в Симферополе, учился в Таврическом национальном университете на факультете журналистики. Когда произошла аннексия Крыма, был на втором курсе. Спустя год перевелся в Институт журналистики КНУ имени Тараса Шевченко.
Что касается Гурзуфа, то я даже не особо в курсе, что там происходило, я тогда учился в Симферополе и жил там. Знаю, что мэр Гурзуфа чуть ли не каждый день менял свою позицию. Там были пророссийские митинги местных бабушек и дедушек. Сейчас они же, кстати, снова выходят на митинги, подписывают петицию Путину, потому что у них начались споры с "Артеком" из-за территории, им перекрывают доступ к морю.
Датой старта аннексии я бы назвал 26 февраля. На центральной площади в Симферополе начали собираться митинги, причем и проукраинские, и пророссийские. По нашему общежитию ходили агитаторы, которые призывали выходить на митинги и "спасать Крым от нацистской чумы". Мне их чуть ли не матом приходилось посылать.
На следующий день, 27 февраля, я проснулся и увидел новость о том, что Верховный совет и Совет министров Крыма захвачены, на них висят российские флаги. Нас тогда пораньше отпустили с пар, и я решил поехать под Верховный совет.
Там были только пророссийские митинги, были так называемые казаки, очень мутные персонажи. Время от времени происходили какие-то стычки. Я видел, как едва не напали на корреспондентов LifeNews, хотели отобрать у них технику. Не знаю, в чем там была проблема, но они начали открещиваться и говорить: "Мы свои, ребята". После этого от них отстали.
Потом я особо уже никуда не ходил, только на какие-то отдельные моменты посмотреть. Перед референдумом мы с друзьями не смогли спокойно смотреть на это все и решили что-то делать. Расклеивали листовки по городу, записали видео в центре Симферополя, где заявили, что Крым — это Украина и по-другому быть не может. Нас тогда одергивали, называли провокаторами, вызывали "самооборону". Мы решили, что нам не нужно бояться, хотя мы даже не знали, имеет ли это смысл, сам референдум-то фейковый.
Лично я до последнего надеялся, что все как-то решится. Произойдет чудо, украинские военные вернутся на свои позиции, мир скажет, что все это незаконно — и все будет как раньше. Я был на стороне Украины, ходил пару раз на крымский Евромайдан, хотя не могу сказать, что был там частым гостем. Тем более что активных евромайдановцев потом вычисляли. Их фотографии расклеивали по городу, показывали на экранах в общественном транспорте, мол, "посмотрите, они защищают нацистов". Сейчас уже вряд ли можно найти доказательства, но я своими глазами видел эти ролики в троллейбусах.
Многие сначала не понимали, что происходит, информации было очень мало. Все были уверены, что аннексия невозможна, потому что существуют определенные международные договоренности и тому подобное.
Но потом, 18 числа, мы с одногруппниками попали на передачу, которую одно время вел наш преподаватель, — "Открытая политика". Это был день, когда Путин подписал документ о вхождении Крыма в состав России. Так вот, на этом шоу все ликовали от того, что Крым теперь Россия, это был прямо праздник какой-то. Когда я смотрел на всех этих ликующих людей, надежда пропала окончательно.
Спустя год на третьем курсе я перевелся в Киев. Долго думал, стоит ли мне уезжать, но в итоге понял, что в Крыму делать нечего. Как минимум в профессиональном плане. Тогда там уже практически не осталось независимых СМИ. Я начал постепенно готовить своих родителей к этому. В марте 2015 года написал заявление на своем факультете и все-таки уехал.
Нельзя утверждать, что все в Крыму это поддерживали. Это все было фейком. Да, Крым — специфический регион, но не намного специфичнее, чем Днепропетровская, Харьковская или Запорожская область. Я думаю, если бы Россия ввела войска в какую-то из этих областей, все могло бы быть точно так же. Не имеет смысла обсуждать, кто был за, а кто против, потому что Россия никого не спрашивала.
Читайте также первую часть материала об оккупации Крыма.
